— Хорошо. Мы его занесли. Что будем делать? — спросила она.

Чёрч отбросил свой конец трупа и начал стаскивать с себя верхнюю одежду.

— Не знаю, — вздохнул он. — Честно говоря, я не думал, что ночь закончится вот так. Я думал, что ты, возможно, попытаешься накопать на него компромат, может, будешь его шантажировать или что-то в этом роде. Подбросишь ему что-нибудь.

— Так ты что, следил за нами на случай, если что-то пойдет не так?

— Эмма, у тебя постоянно все идет не так. Вот наглядное тому доказательство, — фыркнул он, указав на завернутого в брезент покойника. — Я хотел быть рядом, когда это случится.

— Мой личный ангел-хранитель, — вздохнула она. — Все равно сейчас нам это не поможет. Я думаю, нам нужно от него избавиться, а потом выяснить, что… что будет дальше. Может, нам сбросить его в озеро?

— Да, но озеро не очень глубокое, и тут каждый год устраивают праздничный День форели, на котором маленькие дети ловят рыбу. Я уже вижу, как одному из них попадается на крючок нечто большее, чем просто рыба, — заметил он.

— Черт, — проворчала она. — Тогда зарыть его? Где-нибудь?

Чёрч нахмурился.

— Здесь мы его зарыть не можем, — сказал он, потирая рукой щеку. — Если ты станешь подозреваемой, полиция в конце концов обыщет дом и участок.

— Я? А ты?

— Я в Нью-Йорке, у них нет причин меня подозревать.

— Это кошмар, — закрыв руками глаза, прошептала Эмма. — Это просто кошмар, и я скоро проснусь.

— Заповедник, — не обращая на нее внимания, произнес Чёрч. — Мы поедем в Национальный заповедник Марка Твена и зароем его там.

— Проще простого, пошли, — простонала Эмма, снова берясь за свернутый брезент.

— Не совсем. Мы просто пройдем несколько километров через лес, в темноте, с трупом на плече?

— Несколько километров? Почему километров?

— Потому что мы не хотим, чтобы его нашли. Лентяев ловят. Мы не будем лентяями.

Эмма вдруг почувствовала усталость. В теле. В душе. Она опустилась на пол, обхватив голову руками.

— Нам нужно несколько километров тащить труп по Национальному заповеднику, по морозу, в темноте, и не попасться, — пробормотала она.

— Мы всегда можем…

Внезапно, безо всякого предупреждения, распахнулась входная дверь. Чёрч резко повернул голову, чтобы посмотреть кто там, и замер. Эмма тоже застыла, разинув рот, и увидела вошедшего в дом Джерри. В руках у него были два больших пластиковых пакета, наполненных чем-то вроде еды на вынос. Он вытер ноги о коврик и, захлопнув за собой дверь, заглянул наконец в гостиную.

Чёрч уставился на отца. Его отец уставился на лежащий на полу брезент, свернутый в форме человеческого тела. Взгляд Эммы метался между ними тремя. Наконец Джерри поднял голову и откашлялся. Быстро взглянул на Эмму, потом снова на сына и зашаркал в столовую.

— Китайская еда, — проворчал он, поставив пакеты на стол. — Я решил, что вы проголодаетесь.

Чёрч ничего не сказал, а Эмма была уверена, что перестала дышать.

— Ну что ж, — вздохнул Джерри, поправив очки. — Пошел снег. Я поставил на крыльцо мешок каменной соли. А тебе в машину — мешок с кошачьим наполнителем. Когда я заказывал еду, то не знал, что вам больше нравится, поэтому заказал всего понемногу. Ешьте, пока не остыло. Перед тем как… отправиться куда бы то ни было.

Теперь у Эммы отвисла челюсть. Чёрч не выказывал вообще никаких эмоций. Она уже было подумала, что он уставился куда-то в пустоту, отгородившись от происходящего, но потом заметила, как у него на скуле пульсирует мускул. С усиленной скоростью.

Джерри прошел по комнате, расстегивая на ходу куртку. Но прежде чем исчезнуть в коридоре, остановился. На мгновение он замешкался, потом глубоко вздохнул и оглянулся.

— Пользуйтесь пластиковыми вилками, Марго терпеть не может оставленную в раковине посуду, — предупредил Джерри, и вот тут Эмма наконец рассмеялась.

Она зажала рот рукой, и оба мужчины посмотрели на нее, затем Джерри снова откашлялся.

— А в гараже есть ручная пила. Когда закончите, положите ее на место.

С этими словами он снял куртку и пошел дальше по коридору. Они стояли молча, пока не услышали, как захлопнулась дверь главной спальни.

— Что это было? — выдохнула Эмма.

— Это было…, — Чёрч долго подыскивал подходящее слово, не сводя глаз с коридора. — Интересно.

— Китайская еда? — взглянув на стол, спросила она. — Кошачий наполнитель? Ручная пила? У него удар?

Снова повисла долгая пауза. Она вглядывалась в лицо Чёрча, пытаясь понять, злится он, расстроен или нервничает. Он не выказывал ни на одну из перечисленных эмоций, хотя, казалось, был… поражен.

— Еда для того, чтобы придать нам сил, — ответил он и, порывшись в переднем кармане, вытащил оттуда связку ключей. — Кошачий наполнитель на тот случай, если мы застрянем в снегу — это хорошее противобуксовочное средство. И ручная пила…

Чёрч не закончил. Вместо этого, он подошел к первой двери в коридоре. Эмма никогда не видела, чтобы кто-нибудь ее открывал. Эта дверь была постоянно заперта с того дня, как они с Марго переехала в дом Джерри. Она вела в подвал, который, по его словам, пару лет назад затопило. Он утверждал, что ему пришлось ободрать подвал до гвоздей, вырвать всю изоляцию, и там остались оголенные провода, водопровод и всякие опасные штуки. Для Эммы и Марго гораздо безопаснее просто туда не ходить.

Теперь Эмма призадумалась.

Призадумалась о многом.

13

Чёрч оглядел подвал и был немного удивлен охватившим его чувством. На самом деле ему хватило пары секунд, чтобы его определить. Подавленность. Он чувствовал себя подавленным. Чёрч не знал, испытывал ли подобное раньше — эмоции не были его коньком. Почему же сейчас он чувствовал себя подавленным?

«Эта комната, этот дом, это место».

До Эммы Чёрч не задумывался о своем единственном доме. У него были четыре стены и крыша над головой. Он приходил, уходил. Спал, ел. Что еще имело значение? Но сейчас, оглядевшись вокруг, он почувствовал себя подавленным. Обшитые темными панелями стены казались старыми и убогими, у него порой возникало ощущение, что они на него надвигаются. Бежевый ковер был потёртым и испачканным, шкафы — поломанными и поцарапанными, на плафонах настольных ламп виднелись трещины. Все здесь казалось кричаще дешевым. Ужасным.

Чёрч был достоин большего, чем отцовский дом. Он знал это наверняка — на выпускной отец подарил ему десять тысяч долларов. Чёрч их не тратил и целый год прожил на свою стипендию и подработку. В свободное время он штудировал все, что мог, об акциях, облигациях и инвестициях. Однажды летом он превратил эти десять тысяч в деньги, которых бы вполне хватило на хорошую квартиру. А через год сумма стала еще больше.

Переезд из красивой квартиры на Манхэттене в какую-то дыру на Среднем Западе не должен был ничего в нем изменить. И в ту самую первую ночь, когда он вернулся, ничего и не изменилось. Как, впрочем, и во вторую, третью, и четвертую. Это происходило постепенно, так, что он этого не осознавал, а потом вдруг проснулся с глубокой ненавистью к этому дому.

Он понял, что это все потому, что дом ненавидела Эмма. У Эммы никогда в жизни не было ничего красивого. Ради всего святого, ее самой драгоценной детской игрушкой было выброшенное украшение для Хэллоуина. Когда-то она жила в кемпинге, а ее самым роскошным домом — не считая коттеджа Джерри — был двойной трейлер в Индиане.

И все же Чёрч знал, что она заслуживает лучшего. Заслуживает настоящих паркетных полов. Ей бы понравились панорамные окна во всю стену. Она бы умерла за большую двуспальную кровать.

«Может быть, даже убила бы за нее…»

Чёрч помотал головой и еще раз окинул взглядом дерьмовый подвал. Бежевого ковра там не было. Здесь все ободрали, еще после затопления. Кое-где виднелась пара листов гипсокартона, но большая его часть давно оторвалась, обнажив гвозди и электропроводку.